***
Лето на лиманском побережье.
Тростники в безветрии дрожащем.
Маревом подёрнутые чащи –
Держаны они и безмятежны.
Аист, длинноногий, голенастый,
По колено в глинистой протоке.
Тростники, раскинувшись широко,
Наизусть бубнят Экклезиаста.
Тростники твердят: пройдёт и это.
Суета и тлен. Такая малость.
А ещё ничто не начиналось,
Кроме нескончаемого лета.
***
Испаряясь, роса размывала черты пейзажа.
В этом мареве мир обретал эфемерный фон.
Поражала не яркость жары, и не ярость даже
Подступающей тучи с одной из чужих сторон.
Поражала, скорее всего, безучастность лета,
Безучастность к тому, что ему суждено пройти.
Обречённость во всём ощущалась, но было это
Будто плавный зигзаг на неспешном его пути.
Рокотали уже в отдаленье раскаты грома,
Воробьи расторопно шныряли туда-сюда,
Испарялась роса. И желтела скирда соломы.
И цвела в настороженно-сонном пруду вода.
***
Через несколько лет я едва ли узнаю тебя.
И весьма вероятно, едва ли сумею сказать,
Отчего это время, с такою сноровкой гребя,
Как на что-то наткнулось, и, кажется, прянуло вспять.
Через несколько лет я едва ли смогу описать –
Что вчера излагал, за главою листая главу…
От дымящихся плавней, шурша, потянулась роса,
Застигая врасплох разомлевшую за день траву.
Так тепло и легко… А тогда, через несколько лет,
Затоскую в ночи. Воедино свести торопясь
Незнакомку в окне электрички, внезапный рассвет,
Сладострастье жасмина, шиповника цепкую вязь…
Возникая почти из безделицы, из ничего,
Из мечты, несмотря ни на что обретающей плоть,
Неожиданно явится угол двора твоего,
У оврага забор… И рука, разжимая щепоть,
Так по-птичьи уронит перо, и застынет у лба,
И не сможет никак на вопрос отыскаться ответ…
Через несколько лет я едва ли узнаю тебя.
Да и ты не узнаешь меня через несколько лет.
***
Вот и кончился август – устойчивый, тёплый, густой.
Отошёл, и застыл, и незримый притих в стороне.
Полоснуло, как будто в пути полосатой верстой,
Или чем-то ещё, промелькнувшим дорогой в окне.
Отворили окно, и пронзило жильё сквозняком.
Будто кровь отворили. И ночь залила пустоту.
Вот и кончился август. Но, словно не зная о том,
Колокольчик лиловый летит и звенит налету.
FERMATA
Июль. Расплавлена истома.
Полубезумны петухи.
Хатёнка, крытая соломой,
Увита хмелем до стрехи.
Белёсый месяц невысоко
Закинут – крынкой на забор.
Несуетливая осока
И сиротливый осокорь…
А чернозём пропитан зноем.
Подсолнух, жаждущий дождей,
Так переполнено спокоен –
Как Моцарт Вольфганг Амадей.
Как будто он на вдохе замер,
Ещё мгновение, и вот…
Но всё плывёт перед глазами.
Всё неподвижно… И плывёт…
РОМАНС
Помнишь, как мы затерялись
В тихим прозрачном лесу?
Листьев какую-то малость
Полдень держал навесу.
Сосны, ронявшие хвою,
Доверху были полны
Неуловимой волною
Звонкой тугой тишины.
Помнишь, как мы обходили,
Чтоб не задеть невзначай,
Столб золотящейся пыли
В тёплой ладони луча?
Как невесомо, несмело,
Чистой неслышной струной
Нить паутины летела
Между тобою и мной…
Помнишь, как бережно стлался
Низкий туман у реки…
Но, по законам романса,
Светлые дни коротки.
Помнишь ли? Всё ли ты помнишь?
Так это было давно…
Полночь, холодная полночь
Смотрит в пустое окно.
***
Устойчивый дождь мостовые лизал,
Лобзал, полируя, панели.
Печальнее был он, чем даже слеза.
Чем даже глаза спаниеля.
Коробились кровли. Но это не здесь,
А там, где бараки окраин.
А здесь громыхала несвежая жесть,
Которою город задраен.
И ливень колол её сотнями шил,
Как шорник, пропахнувший ваксой.
Как будто он что-то огромное шил.
Но жесть не желала сшиваться.
РАЗГОВОР
— Так хочется домой…
— А это где?
— А там, где отражаются в воде
Холмы. И – виноград по берегам
И склонам. И растрескавшийся гам
Над рощею рассыпанных грачей.
А октября ленивый казначей
Считает и роняет без числа
Червонцы с невысокого стола.
— Ты говорил о доме – где же дом?
— А он за поворотом, за углом.
Но не один идти придётся год,
Чтоб повернуть за этот поворот.
Там яблоня у самого окна.
И пахнущая яблоком луна
Соперничает вяло с фонарём.
Они в окно от яблони вдвоём
Отбрасывают тени, что вдвойне
Лежат на потолке и на стене.
Там плавно изгибается едва
Канавы неширокая канва,
Где гладью колыхаются слегка
Тончайшие зелёные шелка.
— Ты снова о канаве и окне,
О яблоневой тени на стене.
Про склоны, виноградник, фонари…
Сначала ты о доме говорил.
Ты что-нибудь расскажешь про него?
В ответ не прозвучало ничего.
В костре, не догоревшая дотла,
Подёргивалась алая зола,
И, ветру мимолётному во след
Подрагивал вечерний бересклет.
Оставить комментарий
Please log in to leave a comment