ОТВЕТ ЗНАЕТ ТОЛЬКО ПЁС

 Известно, что двух родин не бывает. Вот и у Марии Ивановны Харченко родина, конечно же, одна. Но очень большая. По прихоти людей с более ограниченными представлениями, она оказалась разделенной на части, и теперь Марье Ивановне приходится время от времени пересекать государственную границу. А делать это становится все сложнее и сложнее. Ходили слухи, ещё при прежнем антинародном режиме, что вот-вот, с нового года, для пересечения российско-украинской границы и вовсе нужна будет виза. Зачем? А пес его знает. У автора этих строк и виршик тогда появился:Скоро к Киеву без визыИ язык не приведет.Вот такие вот сюрпризы…Здравствуй, Кучма, новый год!Визовый режим пока не ввели, но срок пребывания на родине человека, приехавшего с другой её части, ограничен, по слухам, тремя месяцами. Иной информации, кроме слухов, Марья Ивановна не имела, и пес его знает, где ее получать. Возможно, в посольстве. Но не ездить же всякий раз в столицу, чтобы поинтересоваться: а не ввели ли на сегодня какую-нибудь новую пакость (то бишь сложность) на перемещение человека из пункта Р в пункт У. На всякий случай при проверке документов в поезде Марья Ивановна испросила подтверждения слухов у офицера, охраняющего от нее государственную границу. Государственный человек слухи подтвердил и выдал обрывок бумажки, дающий на это право. Но ответственно уверил, что ограничения пока не такие уж зверские, и через три означенных месяца срок пребывания можно продлить еще на столько же.  Достаточно прийти в отделение милиции и поставить соответствующую печать. По истечении дозволенного срока законопослушная Марья Ивановна отправилась в отделение милиции.  Там ей сказали: «А это не у нас». – «А где?» – «А пес его знает. Спросите в райотделе». В райотделе еще несколько раз, услышав, что наилучшим образом в этой области осведомлен тот же пес, она сумела, наконец-то, добиться более конкретной информации. Ей указали кабинет, где он обретается. В кабинете объявили, что понятия ни о чем таком не имеют, а известно это – нет-нет, все-таки — чиновнику с соседнего стула, ныне пустующего. Дождавшись осведомленного чиновника, Марья Ивановна выяснила, что ей необходимо получить пакет документов, после чего тот покинул рабочее место. День оказался для Марьи Ивановны удачным – всего черед полчаса ей удалось снова перехватить этого человека, на сей раз процедившего сквозь зубы, что в пакет входят бланки, фотографии и ксерокопии. Кроме этого важного господина никто на всем Божьем свете, как оказалось, искомой информацией не обладал, но к концу дня, проявив недюжинную сноровку и настойчивость, продираясь через взбудораженную очередь, неоднократно переспрашивая и вслушиваясь в малоразборчивую дикцию сурового и негромкоголосого чиновника, женщина наконец выяснила в полной мере, какие именно бланки нужны, где их взять, кем они заполняются, у кого заверяются. Узнала также размер и количество нужных фотографий, и сумму, которую должна была внести для обретения права еще некоторое время побыть на родине, с престарелыми родителями. Помочь им картошку выкопать и вообще.          Обманул пограничный офицер. Не просто оказалось получить заветную печать. А нужно для этого написать установленного образца заявление, предоставить ходатайство старушки-матери (принимающей стороны) о продлении срока пребывания у нее родной дочери, с указанием веской причины столь экстраординарного обстоятельства. Почему список всего этого нельзя было вывесить на двери кабинета или прилежащих стенах – пес его знает.           Далее, ходатайство необходимо в ЖЭКе заверить – что это именно она ходатайствует, старушка-мать, а вовсе не находящийся в полном расцвете сил Бен Ладен. Также две фотографии необходимо предоставить и ксерокопии паспорта — вероятно, для того, чтобы компетентные органы могли определить, а вышел ли рылом заявитель для такой чести: докопать-таки картошку престарелым родителям. Ну и главное, конечно же — заплатить необходимую сумму.            Платить вообще приходилось на каждом шагу: бланк – гривна, три ксерокопии – двух страниц паспорта  и того, выданного лживым пограничником обрывка бумажки, дающего право на трехмесячное пребывание – по 30 копеек за каждую. Пока копейки, но как говаривал Родион Раскольников, зарубивший за двадцать копеек старушку: пять старушек – рубль. Фотографии – срочно, поскольку времени уже не остается, а дальнейшее пребывание – вне закона. Так что еще шесть гривен. В 5 гривен обошлись трудовые затраты работницы ЖЭКа, приложившей к бумаге печать, предварительно дыхнув на нее. Дальше – больше: держмыто (госпошлина) – 17 гривен 00 копеек. Послуги ОВИРа – 10 гривен 47 копеек (эти 47 копеек особенно трогательны). И еще какие-то загадочные 40 гривен, чье назначение из уст бурчливого чиновника так и не удалось разобрать. Вдобавок при внесении каждого вида оплаты Марье Ивановне пришлось доплатить по 1 гривне 50 копеек за то, что она данный вид оплаты внесла. Не говоря о прочих мелочах. Итого, по самым скромным подсчетам, только на бюрократию ушло около 100 гривен чистыми деньгами. Примерно столько же, во сколько ей обошелся билет на поезд. И это не считая транспортных расходов по городу – надо же всюду успеть.            Древние римляне говорили: «Суров закон, но это закон». На ихнем древнеримском наречии это звучит так: «Дуру лекс, сед лекс». Учитывая, что «лекс» это и есть «закон», вот это вот «дуру» меня решительно смущает. Сам язык как бы дает понять, что у нас, гордых славян, на сей счет какие-то свои соображения.             Ну, доводилось мне сталкиваться лично с этими законодателями. Все мы их регулярно и по телевизору видим. Вроде бы люди, как люди: ни тебе безумного блеска в глазах, ни порывистых бессмысленных телодвижений. И слюна изо рта не свисает. В общем, как будто бы никаких явственных признаков клинического идиотизма не разглядеть. И особо изощренного зверства в облике не просматривается. Может, нам не всех показывают? Пес его знает.            Все эти подсчеты приводятся без учета нервных затрат. Надо ли в который раз описывать, что такое топтаться в очередях у кабинетов. Приноравливаться к распорядку их работы, пес его знает из-за чего так затейливо составленного. Добиваться от чиновника максимально полных сведений, чтобы не повторять эти адовы круги по нескольку раз. Переделывать все из-за мелочной придирки бюрократа по поводу закорючки, не вполне соответствующей циркуляру № такой-то. И все те расходы и нервотрепки только для того, чтобы в результате получить – тут же, сразу после отдачи добытого с таким трудом «пакета документов» – крохотного клочка бумаги с круглой печатью и надписью: «Термін перебування подовжено до…».А время неумолимо уходит, и если не успеть до захода солнца… Можно было, конечно, начать хлопать заблаговременно, со дня приезда в родные пенаты. Но пес его знает, как оно обернется. Во-первых — где гарантия, что не сдерут дополнительную плату за предварительное оформление. Приходится же платить за то, что заранее покупаешь билет на поезд. Хотя в нормальных странах, вроде Германии или Нигерии, предварительная покупка билета гораздо дешевле. Транспортной компании выгодно поскорее продать его и снять с себя эту часть головной боли. Во-вторых, а ну как скажут: «Вот когда подойдет срок, тогда и приходите». Как, например, отвечают в милиции, когда жалуешься на угрозу со стороны головореза?  Вполне логично отвечают: « Ведь не зарезал же  вас еще! За что ж мы человека беспокоить будем? Вот когда зарежет, тогда, конечно, милости просим. Приходите, и после надлежащей проверки и выяснения всех относящихся к делу обстоятельств заявление примут по всей форме». Ну, а в-третьих, – эти женщины такие доверчивые. Поверила бедная Марья Ивановна, безоглядно поверила бравому красавцу офицеру, со всей ответственностью государственного человека заверившего ее в головокружительной легкости процедуры продления срока пребывания в суверенной Украине. «Зайдете, – говорит, – в милицию, и там поставят печать». Ну-ну. И кому, скажите на милость, оно выгодно, как саркастически вопрошали те же древние римляне. А пес его знает, – отвечает современный здравомыслящий человек. Может, это связано с насущными интересами государства, с его безопасностью, с защитой границ от международного терроризма и криминалитета? Тут, конечно, резон самый прямой. Ведь публика сия в силу своего образа жизни и профессиональных особенностей обладает крайне уязвимой нервной системой. И когда ей, беспрепятственно и с комфортом проникающей в любой уголок земного шара и в любой кабинет государственного учреждения, становится известно о предпринимаемых  против нее мерах подобного рода – ее разбирает такой истерический смех, что некоторые отдельные террористы и криминальные авторитеты вполне могут от него помереть. Без непосредственного вмешательства ОМОНа, УБОЗа и прочих силовых структур. И это, безусловно, радует и утешает. Но что делать скромному, законопослушному и богобоязненному человеку, на которого вся эта государственная машина обрушивается  — со всем своим ржавым железом, бесполезным грузом и бестолковым водителем? Что делать Марии Ивановне, бедной, доверчивой, любящей свою родину – всю, а не кусками? На первый взгляд, вероятно, то, что она с отчаяния и сделала: поджимаемая сроками и угнетаемая беспросветностью государственной мудрости, она выехала в сторону ближайшего пограничного пункта. Успев, как Золушка, пересечь границу до рокового полуночного боя курантов, она тут же вернулась на свою гостеприимную родину, снова получив, безо всяких хлопот, у бдительного стража государственных интересов вожделенный обрывок бумаги, дающий ей полное законное право пребывать в крайне суверенной и абсолютно ни от кого не зависимой стране своих предков очередные благосклонно дозволенные три месяца. Стоило это в три  раза дешевле. Будучи основательно запуганной бессмыслицей и непредсказуемостью законов и их исполнителей, она просила меня из соображений ее личной безопасности изменить в статье ее имя, возраст и пол. На последнее я не решился из соображений религиозной этики. Возраст деликатно обошел молчанием. А имя, так и быть, назвал вымышленное. Поэтому любые совпадения с реальными людьми – случайны. Добавлю, что в изложенной истории ни одно животное не пострадало – разумея и того пса, который единственный в ней хоть что-то знает.