Черкасский Пушкинский поэтический фестиваль проводится с ноября 1998 года, и поначалу приурочен был к Лицейской годовщине. Со временем он разветвился на осенний – «Летающая крыша», и летний – «Пушкинское Кольцо». Этот с 2004 года вышел за пределы Черкасс, основная его часть проводилась в Каменке, в усадьбе Давыдовых-Раевских, где в обществе южных декабристов, милых дам, и просто в хорошей компании неоднократно бывал Александр Сергеевич. Существует легенда о том, что однажды, стоя на высоком берегу Тясмина, он обронил перстень, который до сих пор находится где-то на дне этой реки. В 2005 году пришла идея отыскать заветное кольцо и передать его достойному продолжателю Поэта. С этого времени существует ритуал поиска его участниками фестиваля. В результате перстень находится… Но, поскольку до сих пор вполне достойного пока не оказывалось, объявлялся только победитель очередного фестиваля, кольцо же снова забрасывается в воду. До следующего. Отсюда и утвердившееся название. С 2006 года территория проведения стала включать в себя город Умань, его всемирно знаменитый парк Софиевка.
Представленная «летопись» начиналась как литературно-игровая реакция для внутреннего применения – таковой, собственно, она и продолжает оставаться. Если и может быть интересна, то непосредственным участникам событий, которым известны упоминаемые детали, события, лица. Впрочем, на возбраняется и посещение другими любопытствующими…
Дополнительно о «Пушкинском Кольце» 2007:
http://www.poezia.ru/salon.php?sid=35270
http://www.poezia.ru/salon.php?sid=35600
КАМЕНСКИЙ ГОСТЬ («2004 г.)
Лета к суровой прозе клонят.
Но лето нынче таково,
Что был бы я никем не понят,
Не отозвавшись на него.
И пусть потомками освистан
Мой неказистый будет слог,
Однако в Каменке тенистой
Я, как Толстой, – молчать не смог.
Туда, где очерет – стеною –
Качаем Тясмина волной,
Мы, ошалевшие от зноя,
Неслись в кибитке кочевой.
Меж тем, как ветреная Геба,
Кормя Зевесова орла,
Громокипящий кубок с неба,
Смеясь, на землю пролила.
Разверзлись хляби, как при Ное.
Из хлябей ринулся каскад.
И словно молоко парное,
Клубился Каменки асфальт.
Но дождь иссяк. Пропал из глаз
Орел, от сытости потея.
Должно, помчался на Кавказ –
Клевать на ужин Прометея.
И Геба скинула отсель,
Закрывши хляби шпингалетом.
И принял каменский отель
В него вселившихся поэтов.
Там несколько часов подряд
Они, витийствуя без меры
(Совсем как много лет назад
Друзья и Марса и Венеры)
Вели беседу меж собой,
К Венере приплетя Минерву.
Там маслом брызгали консервы,
Текло шампанское рекой,
Кромсались огурцы и хлеб,
Змеились струи майонеза.
При деле Бахус был и Феб.
Не доставало только Креза.
Олег, назвавшись тамадой,
Был в этом качестве – что надо.
И благодарных женщин рой
Измазал тамаду помадой.
Так, замечаемо едва,
Летело время час за часом.
И громко пел тяжелым басом
Сам городская голова.
И городская борода –
Уже их города другого –
Чернецкий крякал иногда,
Когда давал Слепынин слово.
Там задушевно пел Глазков
И несравненная Марина.
Вина, и тостов, и стихов
Шумел поток, легко и длинно.
Не так ли длинно и легко
Текли когда-то с той же страстью
Между лафистом и клико
Тирады против самовластья.
Тиранов крыли от души,
И плети рабства – что есть мочи.
И были дивно хороши
В ту пору Каменские ночи.
Текло шампанское рекой,
Визжали резвые девицы,
И пунша пламень голубой
В глазах отсвечивал и лицах.
И, чтя обычай малорусский,
Там кто-то ловко обнажал
Цареубийственный кинжал –
Порезать сало для закуски.
Текли безоблачные дни,
Резвилось братство, как хотело.
Жаль, не заметили они,
Как заигрались между делом.
И в парке скульптор изваял
Расположением Совдепа –
Как пролетариев, свирепо
Поющих интернационал.
Ваятелю, так повезло,
Что всяк, кто в деле сем замешан,
Был своевременно повешен.
А то по первое число
Ему бы вставили давно:
Секли б беднягу на конюшне,
С заказчиками заодно,
За сей шедевр простодушный.
Поэтов пестрая семья
Снимается на фоне этом.
А после этого с Поэтом
Запечатлен был дерзко я.
Поэт и в Африке поэт.
Поэт в России – даже больше.
Так было прежде. Нынче – нет.
Теперь, как в Турции и Польше,
В почете жулик и торгаш.
Но мы не думали об этом.
Всяк ощущал себя поэтом,
И продолжался праздник наш,
Наш сумасшедший фестиваль.
В его начале было слово.
И Валя, лучшая из Валь,
Его вести была готова,
Великолепна, как всегда.
Он был протяжен, разнопланов.
Текла рекою череда
Витий, талантов, графоманов…
Жюри прошиб холодный пот.
Но суета слетела пеной,
И в Каменке благословенной –
Отдохновенье от забот.
Сей город, вымытый дождем,
Сиял приветливо и ярко.
Всяк победитель награжден
Был ценным памятным подарком.
То был будильник голосистый,
Веселый символ декабристов –
Тогда затеявших скандал
За тем, чтоб Герцен не проспал.
Увы, увы, прошло и это.
Был прав старик Экклезиаст.
Но преимущество поэта –
Что он так просто не отдаст
Реке забвения былое.
И в разграфленную тетрадь
Тотчас пускается писать
Повествование лихое.
Чтоб – для чего, не знает сам, –
Передалось оно векам.
Одно беда – у бедной Инны
Сломался фотоаппарат.
И мир – он рад или не рад –
Лишился дивныя картины,
Где рядом были миг один
Поэтов двое на опушке,
Один из коих – ай да Пушкин,
Другой же – ай да сукин сын.
(26-27.06.2004
Каменка – Черкассы)
ВНОВЬ Я ПОСЕТИЛ… (2005)
Чернецкий цель себе поставил.
Собравшись из последних сил,
Он стал на время честных правил.
Ну – не опаздывать решил.
Разбужен утром бодрой песней
Про то, что хтось ище не вмэр,
Под сени Каменки чудесной
Он побежал, как пионер.
Не отыскав причины лучше
Прервать чреду ночных утех,
Он поспешил на всякий случай,
Чтоб оказаться раньше всех.
Конечно, с поводу иного
Произошёл пассаж такой.
Слова Алабиной с Глазковым
Слыхал лирический герой.
Меж ними всё рождало споры,
Особенно отъезда час.
И он пришёл настолько скоро,
Как, вероятно, в первый раз.
Вечор ни облака, ни ряби.
Зато поутру дождь стеной.
Такие вдруг разверзлись хляби,
Что закручинился бы Ной.
Не соблюдя манеры светской,
С макушки вымокнув до ног,
Пошёл к Слепынину Чернецкий.
И лучше выдумать не мог.
Превозмогя замашки совьи,
Покинув ложе сонных нег,
Не распрямившийся с спросонья,
Открыл Чернецкому Олег.
В недоуменьи, и Морфея
С себя стряхнуть не найдя сил,
Он не попёр нахала в шею,
И со ступеней не спустил.
Ну, растерялся. Это, братцы,
Бывает, ежели вообще
Намедни выпало набраться
До положения вещей.
Но тут, узнав, по крайней мере,
Что час в запасе, почитай,
Чернецкий сник. И в пионере
Проснулась совесть невзначай.
И, неувязку обнаружив,
Он встрепенулся. А потом
Побрёл к автобусу по лужам,
Прикрывшись стареньким зонтом.
Не то Олега не решаясь
Терзать присутствием своим,
Не то читать не соглашаясь
Стихи, предложенные им.
Писать об этом можно много.
Как прела под дождем земля,
Как мокрая насквозь дорога
Текла навстречу издаля…
Однако, главное не это.
А главное, пожалуй, в том,
Что в город съехались поэты,
Что называется, гуртом.
Замечу, повод был весомый.
Тому назад немало лет
На этот берег полусонный
Взошёл задумчивый Поэт.
Не то небесного эфира
Томил Поэта дивный глас,
Не то на звон призывной лиры
К нему приблизился Пегас,
И он, задумавшись глубоко,
Внимал шуршанью конских крыл –
Но в воды мирного потока
Поэт свой перстень уронил.
А через многие года,
Закинув за спину котомки,
Гурьбою прибыли сюда
Поэта резвые потомки.
Перо упорное, едва ль
Ты описать сумеешь точно,
Как начинался фестиваль,
Как продолжался он всенощно.
Текли стихи, и разговор
Лился в прибрежные аллеи,
И революционный вздор
Несли, кто был повеселее…
Как с первым распростились днем,
И фестивальная суббота
Воскресным кончилась дождем
И приведенным анекдотом.
Чернецкий вымок, но добрёл,
Почти безропотно, до цели.
Стихи – божественный глагол –
В пределах Каменки звенели.
У всех, кто оказался там,
Душа взмывала в Эмпиреи.
Ах, больше времени бы нам,
Да спонсоров бы пощедрее.
И наступил в конце концов
Черёд намеченному действу:
Попытке отыскать кольцо
Для передачи по наследству.
Который порезвей народ,
Презрев надменно непогоду,
Переместился в бездну вод –
Но не везло пока народу.
И кто, напротив, потрезвей –
Напрасно ждали, сбившись вместе,
Что средь полуденных зыбей
Блеснёт-таки заветный перстень.
Когда народный пыл угас,
Когда пловцы достигли брега –
Вот тут и пробил звездный час
На всё готового Олега.
Слепынин, засучив штаны,
Вошёл без лишнего напрягу
В просторы Тясминской волны,
Подобно крейсеру «Варягу».
Как тридцать три богатыря
Совместно с дядькой Черномором,
Он взбаламутил их, горя
Взыскующе-пытливым взором.
Вниманьем общим окрылён,
Подобно греке, то бишь, греку,
При всех внедряет руку он
В разбушевавшуюся реку.
Всё так и замерло кругом
Над впечатляющей картиной…
Но одаряет водоём
Олега-грека руку тиной.
Суёт он руку раз, другой
С нетерпеливою тоскою –
Рука опутана травой.
С какой-то радости – морскою.
Надежды луч почти угас,
Терпенье публики не вечно…
Суёт Слепынин в третий раз –
И появляется колечко!
Очистив вправленный гранат
От водорослей, глянул в оба –
Всё точно: столько-то карат,
Металл вполне приличной пробы
Итак, удача налицо.
Но кто достоин сей награды?
Кому заветное кольцо
По праву выделить бы надо?
Всяк в напряжении поэт –
Призы подобные не часты…
Но полностью достойных нет.
А лишь – достойные отчасти.
Олег в задумчивости. Он
Вердикт провозгласил народу
И, вплоть до будущих времён,
Кольцо опять закинул в воду.
Судьба играет наугад.
Устои славы часто зыбки.
Всяк получил лауреатПо золотой стеклянной рыбке.
А победитель под финал
Ристалищ этих и парадов
Гран-при в руке своей держал.
Счастливец – Игорь Виноградов.
Что ж, состоялся фестиваль.
И, руку на сердце, – не слабо.
Его сияющая даль
Поярче, может, и была бы.
И, кажется, Россия-мать,
Ценя великого Поэта,
Могла бы более придать
Событию авторитета.
Но, не взирая на развал,
Всё, что могли, ему отдали
И те, кто организовал,
И те, кто был на фестивале
В числе участников. А тут,
На ноте бодрой и протяжной
Скромнейший бард событий важных
Закончил свой смиренный труд.
(2005, Черкассы, Каменка)
ЗАВЕТНОЕ КОЛЬЦО
Возьми заветное кольцо…
А.С. Пушкин
С лучами первыми рассвета,
Когда особо сладок сон –
Дерзнул затребовать поэта
К заветной жертве Аполлон.
Но что б – когда к нам в окна с неба
Печально пялится луна…
А кисло жертвовать и Фебу
Часами утреннего сна!
Поэт проснулся и так далее.
И, приложив немало сил,
Вступил в потёртые сандалии –
Поскольку повод, право, был.
Со скоростью кавалериста
Успел промчаться ровно год
С тех пор, как в Каменке тенистой
Резвился творческий народ.
И новый приступ фестивальный
Возник минувшему вослед.
Вот почему покинул спальню
В столь неурочный час поэт.
И, вдохновением безумен,
Летел, спустя какой-то час,
В уездный городишко Умань,
Где собирались – в этот раз.
С благословения природы
Была погода просто – «ах!»
Мы ж помним, как в былые годы,
Ещё на Тясминских брегах,
Лил дождь печально и протяжно –
Как песня Мэри при луне…
Лишь горстка малая отважных
Плескалась в Тясмина волне.
Теперь же в Каменке тенистой –
Поскольку зной и благодать –
Нашлось поболе активистов
Кольцо заветное искать.
Но длились поиски недолго.
Кольцо отыскано! Оно
Очаровательною Ольгой
Из хладных вод извлечено.
А с берегов аборигены
Взирали разных возрастов.
Чуть отрок, Ольгою плененный,
Уйти в поэты был готов.
Спасло младого дуралея
Одно от напасти такой:
Что он ни в ямбы, ни в хореи
До той минуты ни ногой.
А на скале, на том же месте,
Где Пушкин в давний день зимы
Ронял во благо наше перстень –
Стояли трепетные мы.
И – грот стихами оглашая,
Толпилась, трепет затая,
Ещё покуда небольшая
Поэтов вольная семья.
С утра ж Олегом был задуман
В несоразмерно ранний час
Отъезд в уездный город Умань,
И тем я начал свой рассказ.
Во град благословенный этот
По воле рока и стихов
Стекались многие поэты
Из самых разных городов.
Была с кружком трансцендентальным
Там Юля, Винницы краса.
Там Минкин, томный и печальный,
Трепал по ветру волоса.
Гутковский пребывал вальяжный,
И импозантный Минаков.
От запорожцев эпатажных
Явилось двое казаков.
Там, как всегда – неповторима
Метафорой и прямотой,
Была Матвеева Марина;
А после точки с запятой –
Была Коробкина Елена,
В лучах фаэзии цветя.
Там был Чернецкий непременный,
А с ним прелестное дитя.
И Валя, фестивалей фея.
И выделялся, как всегда,
Лицом пасхальным пламенея,
Неугомонный Сигида.
Там Некрасовская Людмила
Не только взором синих глаз,
Талантом и улыбкой милой –
И мужеством сразила нас.
Там, прошлогоднюю награду
Снискать заслуженно сумев,
Читал без меры Виноградов
Свои творенья нараспев.
Там были киевские струны.
Донецк. И Николаев был.
Знакомство с дарованьем юным
Нам обеспечил Измаил.
Там было много. Кто-то память
Задел, поверхностно скользя.
А без кого-то и представить
Наш фестиваль уже нельзя.
Кто громче выдался, кто – тише,
Читая вдоль и поперёк.
Там победил – Васильев Миша.
И лучше выдумать не мог.
Простите, братие и сестры,
Кого на бренных сих листах
Не помянух и список пестрый
Стилом истертым не вписах.
Отъяв от списков взор усталый,
В туманну вглядываюсь даль –
И вижу, что ещё немало
Нам предоставит фестиваль.
Дерзну в грядущем предрекать я
Ему успех и торжество.
Он раздвигает вширь объятья,
Всё выше уровень его.
Он входит в стойкую привычку,
И он – достигнет высоты.
Ему бы спонсоров приличных…
Но это уж мечты, мечты!
И, Каменку оставя в прошлом,
Нас в Умань заманил Пегас.
И парк «Софиевка» роскошный
Гостеприимно принял нас.
Перо моё при этом – немо.
Мне описать его нет сил.
О нём отдельную поэму
Я непременно б сочинил.
Но фестиваль вам не игрушки,
Вниманье требует всерьёз.
«А в этом месте был ли Пушкин?» –
Возникнул каверзный вопрос.
Скажу уверенно: «Не знаю».
Сурова правда, как кинжал.
Он, как известно, этим краем
Неоднократно проезжал.
Где был, что видел или трогал –
Известен не на всё ответ.
Вот был ли в Миргороде Гоголь –
Вам не ответит буквоед.
Свидетельств нет. Регистратура
Не говорит ни нет, ни да.
Однако же литература
Всего превыше, господа!
И на вопрос молокососов
Олег во всю ретиву прыть
Ответил более вопросом:
«А мог ли Пушкин там не быть?»
И мог ли дерзкою мечтою
Потоцкой не коснуться он?
И – речки Каменки волною
Отныне перстень поглощён.
Минуют дни, проходят годы,
Струятся реки там и тут.
Как знать, куда шальные воды
Его в грядущем унесут?
(2006, Черкассы, Каменка, Умань)
ЛАВРОВЫЙ ВЕНИК
Весь год поэт, щадя рассудок
Друзей, и музы, и родных,
Распугивал домашних уток
Стихи читая среди них.
Страдалицы терзались в луже,
Вняв пению сладкозвучных строф,
Однако склизких берегов
Не покидали. Почему же?
Их тут кормили… Так-то вот
Приспособляется природа.
Меж тем, как пишущий народ
Терзался в протяжении года,
Как закаляемая сталь –
Из жара в холод и обратно –
От нетерпения. Понятно:
Им ожидался фестиваль!
Затосковал, слегка шутя с ним,
И сочинитель этих строк.
И приуныл степенный Тясмин –
Вдали рифмических тревог
И поэтических ристалищ,
Теча меж праздных берегов.
Пегас, крылатый мой товарищ,
Жевал овёс заместо слов.
Под сенью Каменки тенистой,
И вин лишённые, и дев –
Затосковали декабристы,
В тисках тоски забронзовев.
Алабина скучала Валя –
От недостаточности дел.
Всё ожидало фестиваля…
И он над буднями взлетел!
Он воссиял. Взошла, шальная,
Звезда его, кругла лицом.
Унылость будней озаряя
Нетленным Пушкинским кольцом.
Из поэтической округи,
Презрев ублюдочность границ,
Слетались други – только други –
С восторгом перелётных птиц.
В венок роскошнейший сплелись
И задушевность глухомани
И четырех столиц блистанье –
Былых и нынешних столиц.
Лукшт из Москвы приехал рано,
Едва успела в небесах
Посеребренный лик Дианы
Сменить Аврора на часах.
Серьёзный, в меру мрачноватый,
Приехал транспортом своим
Из Киева Сергей Игнатов.
И Таня Аинова с ним.
Чернецкий, непривычно бритый,
Явился с Невских берегов.
И Харьков, стало быть, пиитов
Явил таких, что будь здоров.
Венок лавровый – или веник –
Встряхнул Слепынин. Он, друзья,
Слегка устал – по части денег
Достойных спонсоров доя.
Как водится, их было мало:
Туга финансовая сеть…
И времени не доставало.
А столько надобно успеть…
Ведь необъятное обширно,
Его объять нам не дано.
И нас общественным аршином
Измерить, право, мудрено.
С лучами первого рассвета,
Без предисловий налегке,
Рванули в Каменку поэты
За перстнем к Тясмину реке.
На брег его чредою ловкой
Они взошли к плечу плечом,
И там с привычною сноровкой –
О диво! – перстень извлечён.
Чернов, приветствуемый нами,
Явился в этот самый миг.
Поэт попутными волами
И дельтапланом нас настиг.
Традиции, как прежде, в силе.
Момент торжественный настал.
Усадьбу вновь мы посетили –
Где Пушкин некогда блистал.
Чайковский вновь с портрета слушал,
Как за роялем, вся светла,
Дитя Чернецкого, Катюша,
Его мелодию вела
С Полиной в очередь. И в гроте
Стихи звучали… Но прочтёте
Вы про подобное в былых
Повествованиях моих.
А мы последовали срочно…
Тут вставим рифму «дирижабль»,
Поскольку дальше будет строчка:
…Как Чацкий, с бала на корабль.
Я был бы вовсе неразумен,
Когда бы в данной молотьбе,
Перемещаясь в город Умань –
Не восклицал бы о тебе.
Галина! Описать нет силы
Очарование твоё,
И чувства те, что ты вселила
В сердца поэтов. И в моё.
Всегда, искрящаяся ярко,
Царица Уманьских Дриад
Звезда Софиевского парка
(Его синоним – Райский Сад).
Софиевка… Явлю дерзанье,
Пристав в пегасьих стременах,
Проречь расцвет и процветанье
Тебе в грядущих временах.
Дерзать по крупному не смею,
Но в те счастливые года
В твои заветные аллеи
Придут другие господа.
Другой реальности изведав,
Они в листве твоих дерев
Сумеют – нынешних поэтов
Услышать дремлющий напев.
Как знать, быть может в те же сроки
И этих немощных стишков
Прошелестят иные строки,
Из придорожных лопушков.
Прошепчут трепетные губы…
Иль протрубят, наоборот,
Чугунно-фановые трубы
Стремительных Летейских вод.
Слепынин безупречен в деле.
Блюдя похвальный интерес,
Он сэкономил на отеле –
Сняв номера по пять-шесть мест.
Но торг с Олегом не уместен…
А впрочем, утренний петух
Встречал нас, бодрствующих, вместе –
В одном каком-то. Или в двух.
Стихи лились, кипели споры,
Переплетались день и ночь…
Мне эти дивные узоры
Изобразить, увы, невмочь.
Там Мастер, например, Евгений
Был вдохновеньем упоён,
Всем раздавая титул «гений»
В великодушии своём.
В стихах и щедрости не мелок,
Он мелочиться не привык.
Гремел, распугивая белок,
Его могущественный рык.
Карпенко пел. Так песнь звучала,
Что дрогнула бы и сейчас
В пространстве замершего зала
Поэтов женственная часть.
Те незабвенные мгновенья
Не унесёт поток времен.
И вообще, по части пенья
Был фестиваль непревзойдён.
Талант – он гранями играет,
В одну не вписываясь роль.
Был сообразно многогранен
Поэт и бард Олег Король.
Струной гитарною Пегаса
С цыганской ловкостью взнуздал
ОгнедышАщий Миша Квасов –
Громкоголос и разудал.
Сережа Лёвин нам наполнил
Сердца лирической волной.
Он гитарист, поэт, полковник –
Сколь много в личности одной.
Зал трепетал, как Сиракузы,
И при обоих… обоих…
При них присутствовали музы,
Всецело вдохновляя их.
Передохнув, и хорошенько
Воспрянув духом, буду рад
Назвать Оксану Дориченко.
Наш прошлогодний лауреат,
К прискорбью, пела очень мало.
Молчала Ксанина струна.
Но праздник, всё-же, украшала
Своим присутствием она.
У винничан, у Юли с Лёней,
Особый статус налицо:
Без этой пары – обделённей,
Бледнее было бы «Кольцо».
Там ночью Ковальчук Виталий,
Уже освоивший кровать,
Взметался из горизонтали –
Стихи товарищам читать.
Там Клён, поэт из Запорожья,
Мечтал автобусом владеть:
Всех нас возить по бездорожью –
Стихи читать и песни петь.
Так, как мы их читали жарко –
Хоть ночка выдалась свежа –
На пикнике, под сенью парка,
За бутербродом возлежа.
Олег, губа его не дура,
Получше выдумать не мог:
Провозгласил он диктатуру
И всё пустил на самотек.
Меж тем, жюри недоставало.
Желая, чтоб вошли туда
Одни лишь профессионалы –
Олег был твёрд, как никогда.
И до последнего мгновенья
Ребром простаивал вопрос:
Кому питомцев вдохновенья
Жюрить, надолго и всерьёз.
Ответ, однако, озадачил.
Поскольку, что ни говори,
А он, в конце концов, назначил
Просто народное жюри.
Была неординарность хода
Оценена, да только вот
Есть области, где глас народа…
Хотя – такой уж мы народ!
В жюри Осколкова Лариса.
Я не ошибся бы, сказав:
«Не в силах даже кисть Матисса
Отобразить её глаза».
Людмила Марченко вошла
В жюри. Прелестнейших игрушек
И фотографии зверюшек
Она с собою привезла.
Ещё – прелестна и невинна,
Библиотеки лучший цвет –
В жюри присутствовала Инна.
О ней писал уже поэт.
Таран Катрина, теледива.
Идей и прелестей полна,
Вольна, напориста, красива –
В жюри входила и она.
Афонина была, Тамара.
Весь блеск дизайнерских идей
И оформительских затей –
Итог Тамариного дара.
Я не шучу – что юмор плоский? –
Но председателю слегка
Любой завидовал: Гутковский –
Середь такого цветника!
Водителя в жюри не взяли.
Но он не долго был в печали,
И над кроссвордом задремал
На модном слове «криминал».
А, кстати, как бы не прижали
И не устроили разнос
Поэту те, кого в скрижали
Он опрометчиво не внёс…
Друзья, пощады! Прав соперник
(СОбрат, иначе, по ПЕРУ),
Сказавши ёмко так и верно:
«Нас было много на пиру»,
Или на чём-то в этом роде…
Другой добавил, бывши в моде,
Что необъятного – опять! –
Как нынче говорят в народе,
Короче как бы не объять.
И с не резиновым трамваем
Мы помним тезис, господа.
А пряников, как все мы знаем,
На всех не хватит никогда.
Село Казацкое. Усадьба.
И парк, роскошнейший в былом.
Его красоты описать бы
Былого времени пером…
Его тенистые аллеи
Доныне в памяти хранят
Голицыных и Фундуклея,
Других достойнейших ребят…
Баронов Врангелей… Их много.
Там жил, скажу без лишних слов,
Эзоп отеческого слога –
Иван Андреевич Крылов.
Заросший парк прилежно слушал
Сквозь ностальгическую грусть,
Когда Полина и Катюша
Читали басни наизусть.
Стал дым Отечества несладок,
Когда аллеями, тяжка,
Всё в полный приведя упадок,
Прошла стопа большевика.
Во вкусе самой гнусной прозы
Всё потекло – известно как.
Усадьбу барскую колхозы
Раскукарачили в бардак.
Теперь сюда, по большей части,
Мы для того ещё пришли,
Чтоб обратить вниманье власти
На этот уголок земли.
О, милое очарованье
Наивности! Известно всем –
Нацелено её вниманье
В другую сторону совсем…
Однако, не про это речи.
Тут без фанфар и прочих роз
И состоялся нашей встречи
Стремительный апофеоз.
Стихи сии не без изъяна.
Но их собой украсишь ты,
Татьяна, милая Татьяна!
Твои пленительны черты,
Свежо стихи твои звучали,
И лаврам просто повезло:
Они по праву увенчали
Твоё весёлое чело.
Вот так, не много и не мало,
С надеждой устремлённый вдаль –
Достигнул своего финала
Уже и этот фестиваль.
Проходит всё. Прошло и это.
И вот уже в обратный путь
В лихом автобусе поэты
Пустились рысью как-нибудь.
И вновь стихи читали многи,
Как Дельвиг пьяный на пиру:
Качаясь, и расставив ноги –
Зане Отечества дороги
Дурны и по сию пору.
Ну – пору… Лёгкий на помине,
Рельеф поныне их таков.
Как справедливы и поныне
Слова по части дураков.
Но справедливы и другие
Давно известные слова:
Бессильны жлобство и унынье,
Пока поэзия жива.
И перстень, брошенный в Казацком
В заглохший пруд – во всякий год
Всё так же будет извлекаться
Из Тясьминских заветных вод.
PS
Ну, правда, ПУШКИНСКОГО ПЕРСТНЯ
Наследник не определён.
И ОН до будущих времён
Стихии возвращён. А песня
Почти допета. Но должён
Два слова дошептать на ухо.
Венок лавровый водружён
(На сей раз в виде капелюха),
И фестивальная стезя
На пару поднялась ступенек…
Так вот, хотелось бы связать
Во след ему лавровый веник.
Кому не лень, кто будет рад
Традицию продолжить эту –
Пускай внесёт посильный вклад
В такой… капустник… стенгазету…
В такой постскриптум. Несмотря,
Во имя, в пользу и на зависть.
Чтоб встречи не пропали зря.
И чтобы, проще говоря,
Не разлучаться, расставаясь.
(Июль 2007,
Черкассы, Каменка, Умань)